Выставка «Внутренняя книга» братьев Г.А.В. Траугот

13 января — 12 февраля 2022 года
Русский музей. Восточный павильон Михайловского замка

Что же касается внутренней книги, испещренной незнакомыми знаками
(причем, рельефными знаками, которые я, исследуя собственное подсознание,
находил, задевал, огибал, как водолаз, исследующий глубину), при чтении которых 
я не мог воспользоваться ничьим советом, потому что само это чтение тоже
представляло собой творческий акт, в котором никто не мог ни заменить меня,
ни даже читать вместе со мной. <…> Эта книга, самая трудная для расшифровки,
является в то же время единственной книгой, которую продиктовала
нам реальность, единственной, где «ощущение» внушено самой реальностью^[1]∗.

Марсель Пруст

Приведенная в качестве эпиграфа мысль французского писателя о феномене внутренней книги проливает неожиданный свет на многогранное творчество Александра (*1931) и Валерия (1936–2009) Трауготов, виднейших представителей высокой традиции петербургской/ленинградской графики ХХ века и, не побоимся сказать, безызменных хранителей культуры — не только книжной, но и художественной культуры в широком. Культура же по определению является результатом сложной нелинейной преемственности, и, вероятно, здесь скрыт один из истоков их глубокой оригинальности художественного ви́дения и своеобразности взгляда на искусство как таковое, равно как и неповторимость пути в нем.

Метафорой творческого метода братьев Трауготов или, точнее, их отношения к делу всей их жизни, а также продукта их вдохновенного труда в данном случае служит понятие «близкого чтения», одновременно доверчивого и пристального, пылкого и сосредоточенного, благодарного и испытующего. Наш выбор определен тем, как мысль, слово и знак оживают в пластическом образе, иными словами — в Искусстве, тогда как некое загадочное и потаенное знание природы вещей, а может быть и самой жизни, которым обладают художники, приводит в действие мысленный «образ» той самой «внутренней книги».

* * *

В июне 2021 года исполнилось девяносто лет Александру Георгиевичу Трауготу.
Настоящая экспозиция завершает выставочную программу юбилейного года; при этом ее масштаб не только дает возможность искушенным зрителям лишний раз обратиться к плодам творчества известных российских иллюстраторов, но и позволяет всем тем, кто впервые с ним знакомится, получить емкое представление как о разноплановости его стилистического характера, так и о богатстве его тематического и жанрового спектра.
Выставка объединяет смешанный материал. Основная часть экспозиции — это книжная графика: оригиналы иллюстраций и эскизов к многочисленным произведениям мировой художественной литературы. Речь прежде всего идет об, условно говоря, «детском» иллюстрировании Трауготов 1960–1990-х годов: здесь мы видим и обширные графические комментарии к сказкам Х.К. Андерсена, рисунки и акварели к произведениям М. Метерлинка Э. Ростана, А. Пушкина, А. Чехова, М. Куприна, Л. Толстого, А. Волкова, Н. Гернет, Б. Сергуненкова, русским народным сказкам и многое, многое другое. Особый интерес представляет уникальный материал – целый ряд ранних (1950-х – начала 1960-х годов), иллюстраций к книгам, посвященным цирку, которые так и не вышли в свет.
Кроме того, солидный пласт станковых работ: портреты, пейзажи и натюрморты, выполненные в различных техниках (живопись и графика) в разные годы – с начала 1970-х до конца 2021 года.
Экспозиция дополнена произведениями декоративно-прикладного искусства – роспись по фарфору.
Значительная часть произведений из всех трех разделов ранее не демонстрировалось в музейном контексте.

* * *

Творческий тандем братьев Александра и Валерия Трауготов не нуждается в специальном представлении. Его существование стало поистине знаковым явлением в художественной жизни послевоенного Ленинграда, а громадное количество книжных работ, подписанных инициалом
«Г. А. В.» в совокупности представляет собой одну из самых ярких страниц в истории искусства советской книги послевоенного периода.
Трауготы начали работу в сфере книжного оформления во второй половине 1950-х годов. В следующие десятилетия активное сотрудничество с целым рядом известных издательств предоставило Александру и Валерию благодатное поле для весьма смелых по тем временам экспериментов — именно на нем и произошло их становление в профессии и, в дальнейшем, полноценная творческая самореализация. Экспериментальному подходу Трауготов к оформлению книги, в первую очередь проявившемуся в подчеркнутом форсировании колористической основы цветной иллюстрации, пошло также на пользу уверенное владение навыками быстрого рисунка, меткого и, с другой стороны, дерзкого и чувственного. Это позволило им сочетать элегантную раскрепощенность исполнения с достоверностью деталировки, а в случае необходимости — и с психологической глубиной воплощенных ими образов. Добавим, что твердое знание возможностей отечественной полиграфии, основательное знакомство с принципами и технологиями машинизированного книгопечатания, а также склонность к настойчивому творческому поиску вкупе с колоссальной трудоспособностью стали залогом прочного успеха Трауготов на ниве иллюстрирования и их в полной мере заслуженной известности в качестве знатоков и мастеров книжного дела.
Последнее качество находится в неразрывной связи с подлинным, не ослабевшим с течением времени, интересом к рабочему процессу как акту творчества в исконном смысле. Интересом, вновь и вновь подтверждаемым и нынешними «трудами и днями» Александра Георгиевича, продолжающему активно работать, и распространяющимся на всю работу художников, далеко не ограниченную работой в книге.
Как сказано в «Обретенном времени», «[о]дно и то же сравнение может быть ложным, если из него исходить, и истинным, если им завершить». Свободно варьируя излюбленные сюжеты, Трауготы склонны не только метафоризировать визуальный комментарий к текстам, но и сознательно стилизовать его. Вместе с тем они всегда оставляют его открытым для дальнейшего обдумывания, обсуждения… и, разумеется, вчувствования. Искусство этих замечательных художников способно оживить давние воспоминания взрослых читателей/зрителей, придать их, казалось бы, безнадежно зыбким очертаниям осязаемую конкретность, а краскам — полнокровную свежесть. Настроившись на его восприятие, приноровившись к его эмоциональному строю, мы невольно ловим себя на том, что начинаем по-новому со/переживать и со/чувствовать. Как тут не вспомнить об «ощущениях», «внушенных самой реальностью»? И не это ли — верное свидетельство определения внутренней книги?

^[1]∗ М. Пруст. Обретенное время. Здесь и ниже — перевод А. Смирновой (приведен с изменением).